don_katalan

4.
Для Тутченко настала новая прекрасная жизнь, которая была всем хороша; наконец-то появилась своя квартира, к тому же, обставленная хорошей мебелью; есть любящая жена, в карманах пачки денег, и можно было бы с утра до вечера радоваться соблазнам мирским, если бы не одно огромное НО - маманя Ангелины.
Клавдия Ивановна жила неподалеку от города - в Жукове, бывшей Холуёвке, а в Луганск, несколько раз в году, приезжала на месяц-другой, чтобы, по её словам, вывести глистов и подлечиться в культурных условиях областного центра.
"В наших сельских условиях, - говорила маманя, - фельдшерица не справляется со всеми хворями, ей бы рога коровам лечить, а не людей. У неё от всех болячек один рецепт - попей настойку ромашки пополам с шиповником и иди с богом. Кто ж так лечит заслуженную доярку?!"
У Клавдии Ивановны был суровый нрав. Как говорила Ангелина, человек она конечно выдающийся, на то есть вымпелы и грамоты, но эпоха, в которую жила маманя, воспитала в ней не лучшие стороны характера. Это проявлялось во всем. Вот, скажем, ее любимая кошка, стабильно, раз в пол года приносила котят. Клавдия Ивановна, хоть и был от того ей прямой убыток в хозяйстве, пища не дёшево стоила, котят не топила, напротив, два месяца терпеливо ухаживала за приплодом. Но, по достижению ими возраста совершеннолетия, заслуженная ударница производства, выходила к железнодорожной насыпи и дождавшись проходящего мимо товарного поезда, помолившись, забрасывала котят в открытые товарные вагоны с углём.
«Авось не пропадут, пусть мир посмотрят, не всё ж у меня на шее сидеть», - так она считала и была тверда в своих нравственных принципах.
"Прощай от всех вокзалов поезда уходят в дальние края. Прощай. Под белым небом января мы расстаёмся навсегда", - возвращаясь домой, напевала Клавдия Ивановна популярную песню Лещенко.
Точно так же, как она забрасывала котят в проезжающие мимо поезда, по достижению соответствующего возраста четырнадцати лет, она отправила Ангелину в город учиться на маляра в техникуме, или программиста, твоя жизнь - тебе и решать, предупредив, что отныне будут встречаться они по большим праздникам. "Как определишься, дочурка, на новом месте позвони, приеду посмотрю на твой быт, и смотри, без всякого *блядства, у меня нет миллионов ухаживать за твоим приплодом", - сказала она, дала десять рублей на первое время, пока стипендию не получит, и отправила Ангелину рейсовым автобусом в Луганск мир покорять.
Ангелина Степановна решила последовать совету матери, и выбрала нечто среднее между предложенными профессиями, пошла учиться на продавца.
Мамане было не меньше ста лет, но на вид бодрой старухе больше пятидесяти не дашь. Потому что она была потомственной колдуньей. Долго жила на болотах. Однако с приходом советской власти, когда все болота в округе осушили, научилась ткать на пяти станках, водить трактор, а в промежутках, стать знатной дояркой.
Тутченко верил возрасту тещи. А как ей можно было не поверить? Она Ленина видела. Во всех подробностях описывала облик вождя мировой революции. У неё в семейном альбоме хранилось несколько общих фотографий: на одной, вместе с вождем мирового пролетариата, она беседут с ходоками; на другой, с членами политбюро рассматривают план ГОЭРЛО; на третьей, вместе с Надеждой Константиновной и Владимиром Ильичем, несет бревно на субботнике.
Все фотографии были с дарственными надписями вождя.
Позднее, после смерти горячо любимого Володеньки, Клавдия Ивановна в партизанском отряде Ковпака сражалась с фашистами, потом поднимала целину, отправляла Гагарина в космос. Много чего было в ее яркой трудовой биографии.
Однако у всей этой подвижнической, бурной жизни на грани истощения сил, со временем обнаружился побочный эффект, она разучилась колдовать, смешивать лечебные травы, в результате чего стала постоянной пациенткой врачей.
Вот и опять, едва зачастили дожди, и в селе стало скучно от наплыва грязи, она заявилась в гости к Тутченко, поправить здоровье. Как всегда без всякого предупреждения.
Узнав, что в город приехала Клавдия Ивановна, врачи испуганно разбегались. Кто в отпуск, кто на больничный. Но ударнице не было куда спешить. Она жила у дочки. Поэтому с некоторым злорадством наблюдала за потугами гнилой интеллигенции удрать от судьбы.
С утра пораньше, поборов недомогания, заслуженная доярка отправлялась в центральную поликлинику сражаться за свое здоровье; там брала номерки ко всем специалистам, включая уролога, шла сдавать анализы, опять возвращалась, сидела под кабинетами, и, так же как, когда-то дрессировала коров, вновь и вновь, до нервного истощения, донимала врачей несуществующими болячками, вплоть до закрытия заведения.
Уходила она из больницы одновременно с работниками регистратуры. Вечером же, свой неукротимый темперамент переключала на соседей, скучавших на лавочке у подъезда, на дочь и на её хахаля; хоть маманя и жила здесь за его счёт, но Тутченко недолюбливала, чего, со всей своей пролетарской прямотой, не считала нужным скрывать и говорила ему в лицо при каждом удобном и неудобном случае.
Мужем она его не считала, потому что ничего не понимала, и не хотела понимать, в современных гражданских браках и по своему недалекому сельскому разумению их романтические отношения вслух называла «неприкрытым *лядством». Называла так громко и так часто, что её голос слышали соседи за стенкой. Те, каждый раз услышав голос Клавдии Ивановны, радостно ржали.
Тутченко в свою очередь, маманю тоже не жаловал; от её вечного нытья и рассказов о том, каким способом она выводит глистов, (причем, всегда во время ужина за общим столом), он испытывал нервное раздражение; поэтому придя со службы, он даже не глянув новости с полей республики, заперевшись в спальне, побыстрее ложился спать, находя в объятиях Морфея успокоение израненным нервам. А ночью, когда все уже спали, вставал поужинать и посмотреть на Ютубе ролики про телочек и автомобили.
Но вот наконец-то настал тот счастливый день, когда маманя устав лечиться, без всякого предупреждения, как и приехала, умчалась в любимое село, оставив в прихожей свои тапочки, напоминанием о неминуемом возврате.
Вечером, придя со службы домой, Тутченко прямо с порога крикнул Ангелине, что завтра их часть идёт в театр, - «приготовь мою парадную форму». Ангелина, на зов суженного мгновенно прибежала в коридор и бросилась на шею. Она горячо зашептала на ухо Тутченко самые радостные для него слова: «Маманя уехала. Можем сегодня без помех предаться греховным забавам». Так Клавдия Ивановна, знатная доярка и ударница производства, с большевистской прямотой характеризовала сексуальные отношения своей дочери с хахалем.
Тутченко, дожив до возраста Христа, много где в свой жизни побывал: по профсоюзной путевке в Кисловодске пил вонючую воду, в вагонетке спускался в шахту за черным золотом, один раз летал на самолете, где блевал всю дорогу, а вот в театре не довелось; детство и юность он провел вдалеке от культурных ценностей. В селе, где он родился, театров не было. Главными из культурных, доступных развлечений – были: публичная библиотека при сельсовете, гармонь сельского музыканта и баня.
Каково же было его удивление, когда он узнал, что в городе имеется аж два театра; вернее, три, но кукольный, в среде местной интеллигенции, не котируется.
"Мероприятие культурное, а главное дешёвое, направленное на развитие личности. Надо из чаши жизни всего испить", - сказала Ангелина, - не всё ж нам по ресторанам ходить да омарам бока щипать, - и пошла приводить в порядок праздничный камуфляж мужа.
Фраза насчёт "всего испить", позднее, в голове Тутченко, словно дельфинчик в аквариуме, не раз всплывала.
Кто ж мог подумать, что поход за культурой в театр так плачевно закончится?